* * *
Корзина, мятая бумага,
Остатки кофе, пепел... скука.
Огни, неон универмага.
И от соседей запах лука
Котлет, борща - еды, короче,
Тревожит трепетные ноздри.
А голод в животе клокочет.
А мозг торопит - будет поздно.
На кухне - тлен и запустенье
В мешочке скрюченная корка.
В углу огромное сплетенье
Ростков картошки. Рядом норка.
А возле мышка удавилась -
Не вынесла недоеданья
А как же я? - скажи на милость.
Услышаны мои стенанья?
Молчит округа. Тихо в мире.
Огни рекламы новомодной.
Ложись и помирай в квартире,
В квартире, от еды свободной.
2000 г.
* * *
Симпатичные девушки могут любить поэтов.
Ибо внешне поэты как все, и может поэтому,
Соблазненные тайной романтикой стихосложения,
Симпатичные девушки знать не хотят поражения.
То ли время в часах поэта торопится к вечности,
То ли юных девиц начинает тошнить от романтики.
Сердце бьется в надежде побольше испить бесконечности,
Позабыв, что миры существуют под лапой прагматики.
Симпатичные девушки, рано иль поздно, махнув рукой,
Покидают поэтов и злятся потом неделями.
А поэт остается один где-то там, в глубине веков,
Потому что его одиночество - безраздельное.
2000 г.
* * *
Большинство людей почему-то
Считают, что песня должна быть
Доброй и только доброй
Ни грусти, ни горечи
Любовь со счастливой ноткой
О смерти ни единого слова
Ни в коем случае.
Не очень много людей
Твердо уверены, что должны быть
Песни чернее ночи,
Средоточие обличения
Всех возможных пороков.
И полные слез слова -
От ненависти до смерти.
Давайте спросим художника!
Как нам ответит художник?
Если он - настоящий художник,
А не сотрясатель воздуха?
Но скривившись полуулыбкой, художник,
Если он настоящий художник,
Очень тихо и сильно волнуясь,
Скажет давно известную истину:
Песня может быть доброй и светлой
Песня может быть черной и страшной
Только песня должна быть искренней
А иначе это не песня
И вообще уже не искусство
И не достойно художника
Если он настоящий художник.
Закрывают глаза на правду
Особенно, если прямо
Без всяких там экивоков
Рассказать и не прятать взоров.
И поэтому две пустоты,
Разделенные яркой рампой,
Разбегаются все дальше и дальше,
Как галактики всей Вселенной.
А песня эта без рифмы.
При отсутствии явного ритма
Мелодия в ней не прослушивается.
Так что, может быть, это не песня
Правда, автор сказал, что был искренним
И слова вытекали из сердца
Наполняя пространство жизнью
Так что, может быть, это песня?
2000 г.
Катрены.
Край, засыпанный снегом до самых верхушек антенн.
Только трубы в морозное небо вонзают дымы.
Только холод все бьется в истерике около стен.
Только рот не готов повторять бесконечное "мы".
А в каминной трубе, как всегда, маскируется черт.
И, скорее всего, не один, а, наверное, три.
Если б я был художник, то я б сотворил натюрморт -
Розы, яблоки, черти - но мне не хватает зари.
Вечер нынче такой, что горячий глинтвейн - лучший друг,
И бумага сильнее тоскует по скрипу пера.
В этот вечер красивую можно затеять игру,
Но прекрасней всего - в одиночестве умирать.
Прогорев, по утру превратятся дрова в угольки
Из трубы выйдут черти, ругая мороз и людей:
"Мол, такой колотун - к черту в пекло!" И, вечно легки,
Унесут твою душу куда-то без всяких затей.
Облетит календарь. Нет - беспечная память слаба,
И поэтому время для многих - уже не беда.
Синеокая дочь ностальгии, чужая судьба:
"Хорошо тебе!" - скажет, и тихо уйдет в холода.
2000 г.
Алексей Мельников. © 1999-2000
|
